Юные годы беспечные… Когда ни о чем не задумываешься больше чем на пять минут, время летит, словно безмятежная бабочка, и нет никаких проблем ни с прошлым, ни с будущим. Всё ясно и прекрасно…

Школьные коридоры, полные звонких голосов и переливчатого смеха, спортзал, где проводились наши милые сердцу вечеринки. Первый вальс и смешные наши танцы. Дискотеки, когда мы с девчонками всей толпой танцевали в едином ритме. “Ласковый май” и “Фрисстайл”, “Технология”. “Нажми на кнопку, получишь результат…”, “Пусть в твои окна смотрит беспечный розовый вечер…” и медленный белый вальс… “Иcчезли солнечные дни…” И Анна Хандуевна, наш классный руководитель, учившая неуклюжих шестиклашек движениям вальса. А те, у кого не хватало пары, танцевали кто со стулом, а кто и со шваброй. У нас на двадцать девчонок было десять мальчишек. А как мы воевали с ними! В моем звене были самые отчаянные наши хулиганы – Энхушка Доржиев, Сашка Манжиханов, Серёжка Санжиев и Наиль… Наиль Садыков, который однажды на уроке русского языка умудрился, подбирая однокоренные слова к слову “сад”, сказать:

– Сад, садовник, палисадник, Cадыков…

Надо ли говорить, что это к нему надолго прилипло. Эй, Сад-Садыков, кричали мы ему издалека. А он за нами гнался… Драчун ещё тот был, вот только от меня ему однажды крепко досталось. В конце каждой недели мы поочередно по звеньям делали генеральную уборку в классе, и вот подошла наша очередь. Так как я звеньевая, то быстро распределила обязанности, кто и где будет мыть. А Наиль у нас новеньким ещё был, не знал, что у нас в классе девчонки командуют парадом. И когда я ему показала его участок работы, искренне поразился:

– Целый коридор?! Один?!

Не помню уже, что я ему ответила, но видимо достаточно жестко, потому что мы начали драться. Он бегал за мной по всему классу и не мог меня поймать, я же маленькая, и, пробегая между партами, сталкивала на него стулья, уже сложенные наверх. А под конец, получив по голове стулом, Наиль убежал от меня в окно. Сидел и плакал на стадионе. Ну а мне стало стыдно, и по просьбе Расимы, его родственицы, пришлось идти мириться. С тех пор мои мальчишки беспрекословно делали всё, что надо было. Знали, что со мной ругаться бесполезно.

То ли год Наиль с нами проучился, то ли два, не помню. Даже не знаю, куда они уехали, может, и в Татарстан вернулись.

Энхушка погиб после шестого класса. Лошадь понесла, а нога застряла в стремени… В последний раз его видели выезжающим из села… Он пел свою любимую песню: “Я буду долго гнать велосипед…”, а к родителям, на отару, его уже приволокла лошадь, с которой он так и не сумел соскочить… Чего испугалась лошадь, почему понесла, не знает никто…

Испуганной стайкой, прижавшись друг к другу, толпились мы вокруг своей Анны Хандуевны на похоронах… Не понимая, боясь осознать, что никогда уже не увидим нашего Энхэ. Маленького и веселого мальчишку, который мечтал вырасти высоким-превысоким и жениться на Светке, нашей самой рассудительной и серьёзной девочке, за которой бегали все наши хулиганы. А после похорон, ещё не отошедшие от потрясения, сидели на крыльце соседнего дома и рассказывали своей учительнице, кто и как провёл лето. Ведь мы были на каникулах и не виделись уже месяц или два. Солнце светило, как всегда, и неба синь ничем не помутнилась… И только где-то глубоко внутри засела непонятная тревога… Что это? Энхушку похоронили, его – нет, а мы можем разговаривать? Смеяться? Как непонятно устроен мир…

В седьмом классе впервые попробовали водку. Именно со своими мальчишками, одноклассниками. Позже, в старших классах, мы уже перестали обращать на них внимание, они стали как наши подружки, они нам и сейчас – самые близкие подружки. А тогда, в седьмом классе, одна моя подружка жила одна, мама у неё заболела, и почти полгода Светке пришлось жить одной, ну а я отпрашивалась к ней на ночёвку, говоря родителям, что ей страшно одной.

Однажды к нам на перемене подошли мальчишки и под большим секретом сообщили, что у них есть водка. Так как это было нечто еще неизведанное, из мира взрослых, мы, естественно, согласились принять их в гости. Готовились к этому событию целую неделю, кажется. Наконец настал час, и мы торжественно, за красиво накрытым столом, из красивых миниатюрных рюмочек начали друг за другом пробовать это… Водку – как причащение к взрослой жизни… Дети! Помню, какой ужасной она была, обжигающе горькой, противной. Ребята смеялись, но я прыгала на месте и отмахивалась:

– Фу-уууу… Какая гадость! Никогда не буду пить её… Ужас, и как только эти взрослые пьют такую гадость?!

В тот вечер я больше не пила, а мальчишки наши все упились в дым. Много ли надо тринадцатилетним… Кто-то ушёл сам, кого-то пришлось провожать до дома. До сих пор, вспоминая тот вечер, смеёмся над собой… Смешные мы были…

В восьмом классе мы никогда не учились, сразу после седьмого перешли в девятый, тогда проводилась школьная реформа. Странное время… Мы были активными пионерами, каждый вторник проводили политинформацию в классе, пятнадцать минут до начала уроков. И обязательно в понедельник вечером надо было посмотреть вечерние новости, не дай бог какое важное событие не будешь знать, это было бы позором. А уж если политинформацию проводит твоё звено, то надо обязательно перечитать ворох газет и выбрать самое важное на наш взгляд событие из жизни пионеров, комсомольцев. Обязательно надо было осветить события в мире. А по окончании выступления обязательно задавались вопросы, типа, а как лично ты относишься к, например, голоданию детей в Анголе.

Хорошее было время… И учителя у нас были хорошие, старой закалки, как говорится. Именно благодаря им мы стали теми, кто есть сейчас. Знания, заложенные в школе, никогда уже не затеряются, и независимо от состояния нашей памяти основы не забываются. Спасибо вам, мои учителя!

А вот в комсомол я уже не успела. Из нашего класса лишь шесть-семь девочек вступили, туда ведь по возрасту принимали, вот и “повезло” весенним. А мы как раз учили Устав (целая брошюра, как помню), когда комсомол отменили. И стало непонятно, во что нам теперь верить. К чему стремиться.

Как-то постепенно, незаметно, появилась порнографическая, очень безграмотная литература, телевидение заполнилось непонятными, бессмысленными передачами… Хаос… Идеологический хаос в мыслях, навеянный истерично поглупевшими газетами. Пустые полки магазинов казались незыблемым торжеством распятого коммунизма…

Да и что говорить о нас, детях, когда взрослые терялись. И учителя наши, на наши по-детски неосознанно жестокие вопросы, прятали глаза.

Помню, как мы однажды довели до слёз Зою Дмитриевну, добрейшего человека, нашу математичку. Опоздав на урок, в ответ на её кроткое замечание, начали нагло спорить с ней: “У нас – гласность!”

Директора мы не боялись, а вот Анна Хандуевна – это да-ааа… Её мы боялись, как огня. Она нас с четвёртого класса по одиннадцатый вела, и до самой её смерти мы, уже взрослые люди, всё ещё побаивались её. Каждый раз, приезжая в деревню на праздники или просто так, навещали её и смеялись, смеялись, вспоминая школьные годы…

07.12.2008