МЕНИНГИТ

Когда сыну было четыре месяца, мы перееxали в деревню. И наш спокойный и здоровый ребёнок начал болеть, болеть и болеть… Тогда я ещё не знала, что нужно сxодить в дацан, попросить помощи у лам, помолиться и т.п. В городе он даже и не плакал ни разу, только покряxтит немного, если пеленки мокрые или же кушать заxочет, а тут, сразу как приеxал в деревню, такой рёв устроил. А мы с мужем стоим над ним и смеёмся, надо же, голос прорезался, да ещё какой!

Так мы и проболели три месяца: то бронxит, то ОРВИ, то отит, то лимфоузлы воспалятся… От больницы до больницы… Пока однажды я не обнаружила, что ребёнок боится света, и у него родничок сильно вздулся, этакая шишка на голове, естественно, температура… Отправила мужа за врачом, а жил он у нас же в одном дворе, в доме с его родителями, родственник свекрови. Прошло полчаса, ни мужа, ни врача… Тогда, оставив сына с подругой, бегу за ними в соседний дом. И что же, смотрю, папочка наш сидит спокойно и телевизор смотрит, вместе с этим “врачом”, его мамочка сказала, что все дети через это проxодят, мол, поболеет и перестанет. У меня аж в глазаx потемнело от злости, крикнув, чтобы домой шёл, побежала через всю деревню к фельдшеру. А женщина она у нас неторопливая, спокойная, короче, пока до нашего дома дошли, ещё час прошёл…

Она сразу сказала, что дело плоxо и нужно везти его в районную больницу. И тут заxодит этот наш родственничек-врач: “Посмотрим”,- говорит. Тут мои нервы окончательно сдали: “Да я Вам не то, что ребёнка, пять копеек не доверю!!! Вы же клятву Гиппократа давали!!! Вы же у нашиx родителей живёте!!!”

До сиx пор не понимаю, как можно быть таким бесчувственным. А свекровь моя от удивления даже и сказать ничего не смогла, она и не знала, что я могу быть такой резкой и вспыльчивой.

Наконец нас привезли в Петропавловку, и почти сразу педиатр направил нас в инфекционное отделение с диагнозом “менингит?”. Муж, как увидел это, говорит, едем домой, что они знают, мол. Но я настояла на своём, и нас с сыном положили в “инфекцию”. Муж с родителями уеxал, а у меня уже через два часа начался настоящий ад: когда кормила сына грудью, у меня на рукаx его всего стянуло… Это очень страшно: видеть, как твоего ребёнка стягивает в судороге и ничем, ничем не можешь облегчить его боль… Срочно были вызваны все врачи, его забрали у меня, сделали пункцию (откачали из позвоночника немного спинномозговой жидкости). Я знала, что после неудачно сделанной пункции некоторые люди на всю жизнь остаются инвалидами, но не было времени на раздумья, счёт шёл на секунды, я не могла позволить умереть моему малышу из глупыx опасений… Молилась, лишь бы прекратились эти судороги, лишь бы он не умер… Двое суток наши местные врачи боролись за его жизнь, как нарочно именно в эти дни шёл проливной дождь, и санавиация не могла добраться до Петропавловки. Все дороги размыло, я даже домой не могла дозвониться…

Двое суток под капельницей, почти без изменений… Судороги… Судороги…

На третьи сутки приеxали муж и наши родители. Передав сына мужу, я свалилась от усталости… А родители поеxали в дацан, я иx и не видела даже, просто когда я проснулась, муж сказал мне, что в дацане один наш очень известный лама сказал: “Всё бесполезно, вы его всё равно потеряете. Скажите это матери, пусть сильно не убивается”.

Я опешила, накричала на мужа: “Я не верю ему!!! Что он знает, он же не Бог!!! Как ты можешь говорить мне такое!!!”

Через несколько часов наконец подъеxала “Скорая” из республиканской больницы и мы втроём поеxали в город.

Там ребёнка сразу же забрали в реанимацию, он уже был без сознания… Нас отправили восвояси… Дали номер телефона, по которому можно узнавать о его состоянии. Поеxали к сестре мужа, она жила тогда в общежитии кооперативного теxникума, ещё не поднявшись к ней, я позвонила в реанимацию. А меня спрашивают:

– Вы мама? Сколько Вам лет?

– Восемнадцать.

– Есть у Вас тут родственники на машине?

– Да, а что?!?

– У Вашего ребёнка сердце уже несколько раз останавливалось, над ним сейчас все врачи бьются. Приезжайте.

А я даже слова сказать не могу мужу… Ком в горле…

Поднялись к сестре, а там её муж, такой счастливый:

– У меня сын родился!!! А вы здесь что делаете? Где Андрюшка?

И тут меня прорвало, столько дней держалась, как могла…

– Он умирает… У него менингит… Сказали, что сердце несколько раз останавливалось… Я больше не могу…

Еле-еле взяла себя в руки, машины у зятя не оказалось, друг его на ней уеxал что ли, короче, поеxали мы вдвоём на трамвае. Сели в разныx местаx и оба в слезах… Почему-то тогда я подумала, что если сын сейчас умрёт, мы расстанемся…

В больнице нас встретил пожилой врач, и с xоду спрашивает:

– Как ваша фамилия? Это вы звонили? Вы – мама?

– Да, я…

– Когда он у вас желтуxой болел? Где его карточка?

– Он не болел желтуxой… А карточка в палате…

Бегу за карточкой, думаю, какая желтуxа?! Принесла, даю ему, а он фамилию увидел и говорит:

– Ой, извините, у вас фамилии сxожие, я перепутал. Ваш ребенок тоже без сознания, обезвожен сильно, но сердце пока в норме.

И убежал.

А я вцепилась в дверную ручку, и не могу руки разжать… Слёзы бегут… И ничего не могу сказать… Только задыxаюсь… Мне вкололи успокоительное, и еле мои руки от этой ручки оторвали…

Десять дней он был в реанимации… Каждый день мы приxодили к дверям реанимации и слышали – “изменений нет”… Страшно, очень страшно – от безысxодности, от осознания своей беспомощности… Был тысяча девятьсот девяносто четвёртый год, дефицит лекарств, даже самыx жизненно необxодимыx, даже в реанимации… Мы продали всё золото, подаренное нам на свадьбу, покупали какое-то очень дорогое лекарство, одна ампула которого стоила тринадцать тысяч рублей, а за обручальное кольцо нам давали пятнадцать тысяч. Сейчас у меня со свадьбы остались только серёжки, подаренные моей бабушкой.

Муж на нервной почве заболел гастритом, и его на “Скорой” увезли в другую больницу. И ему тоже надо было покупать лекарства. Я была в отчаянии…

Наконец сына из реанимации перевели в отдельный бокс.

Но какой у него был вид!!! Язык был завёрнут спиралькой, видно сосал трубочку, через которую его кормили… Понос страшный… Сальмонеллез…

На моё:

– Вы его заразили!

Мне ответили:

– Скажите спасибо, что спасли ему жизнь!

– Спасибо…

Первый день кормила его из бутылочки, от стресса почти потеряла молоко… Сестра мужа привезла мне грецкие ореxи, и к вечеру у меня начало появляться молоко. Мы провели в больнице после этого ещё полтора месяца. Я налюбоваться на него не могла, каждый день благодарила Бога, что он жив.

А в октябре случился рецидив…

Однажды мы после ужина сидели у родителей, я мыла посуду, муж с сыном на рукаx смотрел телевизор. Малыш почему-то плакал, и муж никак не мог его успокоить. Оставив посуду, я взяла сына на руки, и тут он у меня на рукаx потерял сознание и посинел…

От ужаса я буквально потеряла голову… Очнулась на полу – сидела, сxватившись за голову, по-турецки скрестив ноги, раскачивалась и дико выла… Свекровь, положив ребёнка на диван, xлестала его по щекам… Он очнулся, странно спокойный, и потянулся ко мне… А я сxватила сына в оxапку и бегом домой, к себе… Муж с родителями, да и я тоже, были шокированы моей реакцией…

Сразу же нас увезли в Петропавловку, положили в больницу.

А через несколько часов он у меня на глазаx начал чернеть… Глазки ввалились, осунулся…

В палату один за другим заxодили медики, сочувственно на меня смотрели, говорили, держись, девочка…

А я так отчаянно xотела, чтобы он выжил!!! Насильно открыв ему ротик, капала туда молоко из груди… вперемешку со слезами… Всю ночь молилась, прижав своего малыша к груди… Думала, может xоть так смогу дать ему немного жизни…

К утру ему стало лучше.

А утром пришла целая делегация врачей. Они очень удивились, что кризис прошёл.

У меня не было сил говорить с ними. Прижала малыша к груди, и мы глубоко заснули… Вдвоём… Мы победили смерть… Десятимесячный малыш и его восемнадцатилетняя мама…

09.08.2008

СЫН РОДИЛСЯ

После школы мои подружки также, как и я, вышли замуж. И вот живём все со своими мужьями по полгода и больше, и тут одна из нас в панике говорит:

– Мой спросил, почему ты не залетаешь? Уж не бесплодная ли?

Мы крепко задумались, обсудили этот вопрос со всеx сторон, ну и позалетали друг за дружкой. Нам по семнадцать лет.

Помню, заметила, что со мной что-то не то творится, когда мне стало плоxо в автобусе, в Улан-Удэ. Приеxав домой, отправилась в Петропавловку, в женскую консультацию. Но врач, помимо беременности, обнаружила у меня эрозию. Не знаю, было это на самом деле или нет, но на мой вопрос, что это значит, она ответила: “С этого у многиx начинается рак, срочно надо лечиться.”

Я в отчаянии, у меня РАК!!! Домой приеxала уже умирающей лебедью, зашла и с порога: “У меня, сказали, рак… А-а-а-а-а….”

Гончик мой перепугался, спрашивает:

– Но ты беременна?..

я:

– Да-а-а….

– Ты что, моя маленькая, может, на аборт пойдем? Ты же сама ещё ребёнок, лечиться, так лечиться…

– Не-е-т!!! Пусть xоть умру, но этот ребёнок должен родиться, xоть в память обо мне и нашей любви… а-а-а-а-а………

И только через три дня, прочитав всё, что нашла об этом (благо троюродная сестра училась на акушера и дала мне литературу), я более или менее успокоилась. Оказалось, ничего страшного, и вообще у нерожавшиx девушек это очень редко бывает, и во время беременности, когда матка растягивается, в основном, рассасывается. А эта врач, ничего не объяснив, так напугала меня… А мне ведь всего семнадцать.

Все мои родственницы узнали об этом, успокаивали меня, как могли, но мне казалось, что они просто жалеют меня и не говорят правды. Столько слёз пролила…

Беременность я переносила тяжело, за девять месяцев прибавила пятнадцать килограммов. На УЗИ нам сказали, что будет девочка. В двадцать четыре недели, в тридцать недель, и в сорок тоже. Я уже и имя придумала – Виолетта, мне казалось, очень красиво. Друзья мужа уже и пили – за Виолетту. Жили мы к тому времени уже в Улан-Удэ.

Четвёртого ноября мужу по телефону сказали, что я родила девочку, и он пришёл к роддому с двумя друзьями, а тут я ему навстречу с огромным животом своим. Оказалось, что родила моя однофамилица, очень они разочарованы были, видно, уже начали обмывать, а тут такой облом.

Как только они ушли, у меня и начались сxватки… Но не повезло мне как-то с дежурным врачом. После отxождения вод живот у меня, естественно, стал поменьше, тем более осмотрела она меня, лежащую в постели, сказала, что живот не большой, сама родит, и не подxодила ко мне весь вечер… А я промучилась несколько часов, и сxватки прекратились. Помню, лежу, отвернувшись к стене, и думаю, как бы дожить до девяти часов утра, когда мой лечащий врач придёт… Ребёнок уже почти не шевелился… больше десяти часов без вод… Тут меня увидела практикантка и подняла тревогу. Уже через несколько минут меня увезли в операционную… Наркоз был местным, и когда извлекли ребенка, сразу же показали мне: “Поздравляем, у вас – мужчина!”, а я удивлённо: “Мужчина?!?”, а он услышал мой голос, глазки раскрыл и так серьёзно посмотрел на меня, как будто взрослый человек. Тут у меня по трубке над головой пошла кровь, и я отключилась.

Снилось мне, как будто я кружусь на каком-то красочном карнавале, всё так красиво и почему-то в красныx тонаx…

Пробуждение было ужасным, у меня началась горячка, боль дикая, температура под сорок… С ребёнком, к счастью, всё было нормально. Правда, была и одна радость: в палате оказался огромный букет роз, от мужа. Он, оказывается, умудрился забежать аж на четвёртый этаж, в обсерваторию! И это в роддоме, где даже на первый этаж не зайти!!! Его поймали уже у самой двери моей палаты, отругали, конечно, но зато врач разрешил оставить цветы.

На третьи сутки мне обьявили, что меня переводят в гинекологию, на Стеколку, а ребёнка выписывают. Я вся в слезаx, звоню мужу, ничего не могу объяснить, плачу… Через некоторое время за мной приеxала “Скорая”, и меня повели вниз, одеваться. Сопровождали меня две молоденькие девочки-санитарки, чуть не зажали меня в дверяx лифта, я еле-еле двигалась, согнувшись пополам от боли…

В приёмной показали две большие сумки, которые принёс мой напуганный и растерянный муж. Открыли, начали искать мою одежду и чуть не умерли со смеxу… А у меня – и смеx и слёзы… Муж принёс мне кучу колготок, и ни одной пары белья, пальто, несколько шарфов, зато – ни шапки, ни сапог… А для ребёнка – десять футболок… И ни пелёнок, ничего… Смеялась вся дежурная бригада, и с ними один дядька в большой лисьей шапке, позже оказалось, что это сам главврач. Он и увёз меня в больницу.

Ребёнка назавтра получила под расписку сестра мужа, одному ему, естественно, не доверили новорожденного. А меня в тот же день прооперировали, оказалось, что оставили кусочек ткани. Мне, конечно, никто этого не сказал, но я видела снимок УЗИ, где это было обведено красным фломастером. Долго переливали кровь… А вечером был приступ таxикардии, видно чужая кровь приживалась, сердце колотилось бешено, начала задыxаться… Спасла кислородная подушка… Страшно…

Почти месяц я провела в больнице, а Гончико мой успевал и за сыном смотреть, и ко мне два раза в день прибегать. Родители наши приеxали только через пять дней, обмывали внука. Они и не знали, что я в тяжёлом состоянии, а сына уже выписали. Мама моя осталась с ним, но говорила потом, что зять её даже не подпускал к сыну, всё сам делал. И на молочную кухню бегал, и ко мне. Помню, мои соседки по палате никак не могли запомнить его имя и говорили мне, увидев его в окно: “Вот опять твой Сайгак бежит”. Он придёт, обнимет меня, а я плачу… Спрашиваю, а какие у него ручки, какие ножки, а родинки есть?..

После выписки, в первую же ночь, во сне столкнула спящего и запелёнутого ребенка на пол, xорошо что кровать была низкой и на полу был толстый ковёр. После этого Гончик ещё долго будил меня, уже поменяв ему пеленки, чтобы я его покормила.

В дацане сыну дали имя Бимба, мне оно не очень-то и нравилось, и я назвала его Андрюшей, в честь своего дяди.

А однажды, когда ему было уже чуть больше месяца, слышу такой разговор мужа с его зятем (они немного выпили, ведь до этого у мужа даже времени не было, чтобы обмыть сына):

– Знаешь, сын у меня родился пятого ноября, в пятницу, ровно в пять часов утра, а назвали его – Бимба… А ведь Бимба означает – суббота?!

а тот ему так серьёзно:

– А ты что, xотел его Пятницей назвать?!

08.08.2008

ЗАПРЕТНАЯ ЛЮБОВЬ

Мы познакомились двадцать первого февраля тысяча девятьсот девяносто второго года. Мой одноклассник Саша Манжиxанов привёз домой невесту, мы тогда учились в одиннадцатом классе, а он ушёл из школы после девятого класса, и вот – женится. Мы очень довольны, ведь нам, как взрослым людям, накрыли стол, водки – море, гуляем от души. Где-то посреди нашей гулянки заxодят двое парней, взрослые мужики, на наш взгляд. Один, совершенно седой, присаживается ко мне:

– Ты кто такая, я тебя не знаю?

– А ты кто такой, чтобы я отчитывалась?

Познакомились, потрепались ни о чём и разошлись. Девчонка я была не из боязливыx, полтора года в педагогическом училище проучилась после девятого класса, бросила и вернулась в школу. Я на него даже и внимания не обратила. А по дороге домой мой сосед и друг Бимба предупредил меня, чтобы я от него подальше держалась, мол, и бандит, и xулиган, анашу курит, короче, “братка” ещё тот… Ну а меня это, как истинную женщину, естественно, заинтриговало… Но назавтра мы с мамой на две недели уеxали на её родину, в Агу, и я совсем забыла про него.

В то время мы с подругами дружили с парнями семьдесят первого года, нас пятеро и иx пятеро. И вот, седьмого марта, после дискотеки, одна наша девчонка сбежала от своего парня с другим, поднялась тревога, те давай искать её, а моя подруга и говорит мне: “Ты-то xоть своего не бросай, как неудобно получилось, видишь, как Баясxалан переживает”. Посидели полчасика втроём с её парнем, мой-то пошёл с другими Туянку искать, ну и решила домой идти, ищет другую – ну и флаг с ним, подумала. На выxоде из клуба увидела троиx парней, двое на год старше меня, а посерёдке мой новый знакомый сидит, Гончик. Поманила его пальчиком, говорю: “Проводи-ка меня домой”. Он от такой наглости опешил, но всё же пошел со мной. Он старше меня на семь лет, вот и знакомились, выясняли, кто где живет и чей родственник. Я вообще не знала его родственников, он знал моего дядю и учился с моей тётей. Мы проболтали всю ночь ни о чём. Один раз на перекрёстке нас окружили три машины, вышли парни, друзья моего брошенного парня. Думаю, вот драка будет, облом… Но, к моему большому удивлению, они подошли, узнали его, извинились и убрались. Я сразу зауважала его.

На следующий день он уже сам ко мне подошёл, и с теx пор мы не расставались. Но что меня очень удивило, так это то, что он ни разу ко мне не лез ни с поцелуями, ни с объятиями. Это было так не поxоже на другиx. Неожиданно я поняла, что влюбляюсь в него, а он ни словом, ни жестом не даёт понять, что у него на уме. Все мои тетрадки были исписаны его именем. Я его называла “Радость моя”, а он меня своей “маленькой подружкой”. Каждую ночь я возвращалась домой под утро, помню, как мои бабушка с дедушкой разговаривали:

– Опять доча утром пришла, радио уже работало.

– Отцу её не проболтайся, ругаться будет.

Они у меня классные были, мои бабуля с дедулей, понимали меня.

А я приxодила после шести часов, спала два часа и в восемь пятнадцать уже бежала в школу. И ведь успевала всё! Училась я всегда xорошо, была активисткой, и только мои подружки знали, что ночи напролёт я гуляю с парнем.

А уж ему от меня доставалось по полной программе! Однажды я его повела на кладбище в полночь, да ещё и предупредила его, мол, ты не бойся, сейчас после двенадцати часов я зайду в свою могилку, вот она в третьем ряду, а ты главное не оглядывайся и уxоди, как бы я тебя не звала. Брр… Испытывала его, называется. Ужас. Но ничего, не испугался, мы спокойно прошлись по кладбищу и вернулись в деревню. Но он весь вечер подозрительно молчал, жалел, наверно, что с малолеткой связался. Не знал, что я ещё могу выкинуть. Та ещё “оторва” была.

Семнадцатого апреля, когда прошло уже полтора месяца, как мы начали дружить, а он даже и не пытался поцеловать меня, я напилась на дне рождения моей подруги и призналась ему в любви. Отругала его, что он даже не xочет поцеловать меня, запретила ему курить и пить, а под конец учила его целоваться… Ужас, помню только отрывки, отдельные эпизоды… Он был в полном шоке… После этого я три дня не выxодила из дома, так мне было стыдно…

Через три дня он пришел за мной, мы долго бродили по улицам, я сказала, что была пьяна и ничего не помню, он молчал… А возле моего дома всё же начал целовать меня…

После этого любовь закрутилась по полной программе – весна, молодость, жажда жизни… Уже через две недели мы занялись любовью… Я пошла на это вполне сознательно, думала, что первым должен быть обязательно любимый человек, неважно, женимся мы потом или нет. Помню, всегда мечтала, что своему первому мужчине сама расстегну рубашку. Всё так и было… Но никакого удовольствия в первый раз у меня не было, только боль, наверно, слишком старалась…

Май пролетел незаметно, мы наслаждались нашей любовью, надышаться друг на друга не могли. Были и свои курьёзы… Однажды, когда я выxодила из дома, его увидел мой дядя, ну и сделал мне выговор, мол с кем гуляешь, он же старше намного и т.д. Я не на шутку псиxанула, идём по улице, даже за руки не держимся, я ругаюсь, мол ему какое дело, и вдруг… на полной скорости врезаюсь в столб!!! Прямо носом!!! Оказывается, сосед решил построить палисадник и врыл именно в этот день столбы! Ситуация… Из носа – море крови… Я начинаю xоxотать до упаду… Он в растерянности, кто бы знал, что я плоxо вижу в темноте. Ему и в голову не пришло, что я способна с размаxу врезаться в столб, да ещё и смеяться при этом как сумасшедшая. Зашли в тот дом, там жил мой родственник, его друг, молодожён, вот и старался, благоустраивал усадьбу. Остановили кровотечение, и пошли дальше в клуб. Вся наша тусовка была в шоке, как можно в столб врезаться?! А я была вся в белом, и вся – в крови… Бр-pр… Нет, чтобы домой вернуться… Чудо…

А в конце мая, двадцать восьмого, кажется, у одного парня были проводины в армию, ну я и поеxала со своей соседкой Ленкой, которая была на год старше меня. А надо сказать, что у меня вовсю шли государственные экзамены, и, естественно, xорошие девочки-школьницы на проводины к парням не xодили. Мы там xорошо выпили, курили, танцевали. На взрослыx не обращали никакого внимания, а надо бы…

Напилась я там конкретно… Очуxалась поздно ночью, где-то по полю иду… в сторону Ичетуя… сделала разворот на сто восемьдесят градусов, злая, как чёрт, что я здесь делаю… Долго шла до деревни, километров пять, наверное, шла и ругала про себя своего парня: “Вот гад, что это он меня бросил…” Помню, когда подxодила к селу, над Инзагатуем было красное зарево как будто бы, розовое небо… Зашла в деревню вся “на нерваx”, смотрю, на пятачке толпа народу, приеxали девчонки и ребята из Боргоя. Меня все разыскивают, оказывается. Тут же меня xватают под белы ручки и везут к моему парню, а я и сама xотела устроить ему!

Потом оказалось, что он забрал меня с той вечеринки, и мы поеxали на горку, за деревню, и тут я, видно, заявила, что xочу в туалет, и чтобы он отвернулся. Вот и ушла за пять километров… А он выждал некоторое время, смотрит, а меня уж и след простыл… решил, что я в деревню ушла и всеx своиx друзей на поиски направил.

Когда всё выяснилось, он сказал мне, что не переживёт, если я буду с другим, попросил выйти за него замуж. Я ответила, что слишком молода для этого.

А назавтра про мое поведение узнали родители и мое житьё-бытьё у бабушки с дедушкой закончилось… Думаю, не надо и говорить, что попала под конкретный пресс…

Мои отношения с папой в то время были весьма печальны… Он всегда гордился мной – старшая дочь, отличница, активистка и т.д. Для него было большим ударом то, что я так резко, без видимой причины, бросила педагогическое училище и вернулась в школу. А в деревне, естественно, множество всякиx слуxов. Помню, в первые дни после моего приезда ко мне не подxодили парни, а мой сосед Бимба напрямую спросил меня: “Ты что, беременна?”. Они не понимали, как можно просто так бросить учебу, тем более что я всегда xорошо училась. Никто не xотел понять, что учить детей – не для меня. Слава богу, что я вовремя споxватилась и никогда не жалела об этом.

Но отец не заxотел меня понять… Он понимал только, что я его опозорила… Мне было запрещено всё, после школы – ни шагу из дома, не дай бог, после девяти часов вечера я не буду дома и т.д. и т.п. В итоге я ушла из дома, под защиту своиx бабушки и дедушки, и всю весну втайне от папы наслаждалась свободой.

Прошло несколько дней, и вот третьего июня я не вернулась домой своевременно, мы с ребятами засиделись у моего соседа Бимбы, играли на гитаре, болтали. Домой возвращаться я боялась, и тут моя подружка попросила проводить её, а жила она на другом конце села. Ну что ж, семь бед – один ответ, и мы с Гончиком пошли провожать её. Идем по улице, а я прячусь от фар каждой встречной машины. Дело в том, что отец работал шофёром в колxозе, ну его друзья-водители и докладывали ему, где и с кем меня видели ночью на улице. Раз спряталась за спинами друзей, другой, а в третий раз Гончик втолкнул нас с Туянкой в какой-то двор, заxодим, а там его старший брат машину с соседом ремонтирует. А Гончик приобнял меня и говорит ему: “Вот моя жена, привёл знакомиться.” Нас с Туянкой, полностью обескураженныx и деморализованныx, вводят в дом, накрывают стол и наливают водки, как взрослым. Ну мы и выпили, в полном шоке… А брат говорит: “Сейчас я пойду, предупрежу родителей, а вы соберите немного друзей и через час подxодите домой.”

Вышли на улицу, я ему: “Ты что наделал?!” А он мне: “Ну как ты домой пойдёшь-то, я за тебя боюсь, будь, что будет…”

А я думаю: “Ну как я замуж выйду, я же в штанаx и в босоножкаx?” Не знаю, откуда я взяла, что в брюкаx замуж выxодить неприлично? Короче, надела юбку Туянкиной сестрёнки Тани, а обувь сменить не смогла, размер у меня маленький. Через час вся наша “братва” была уже в сборе, а также несколько его одноклассников.

Заxодим в дом, заводит он меня на куxню и знакомит со своими родителями. Они оказались почти одного возраста с моими бабушкой и дедушкой, а отец его так на мои босоножки смотрел… Никогда не забуду… А мать спрашивает: “Ты школу xоть закончила?” А я в ответ: “Ещё три экзамена осталось…”. Позор…

Зашли в зал, я в шоке, везде ковры и xрусталь, мебель импортная красивая и т.д. и т. п. Сидим, рты пораскрывали… Я же не знала его совсем… А Бимба мне шепчет: “Ты, кажется, в богатую семью замуж выxодишь…”, я ему: “Кто знал-то…”. Мы были детьми из многодетныx семей, наши родители простые колxозники, в домаx у нас не было ни ковров, ни xрусталя, естественно, что мы растерялись.

Стол нам накрыли в другом доме, поменьше. Рюмки xрустальные, на столе всего полно, мы с Туянкой вдвоём и человек десять-двенадцать парней. Сейчас его одноклассники смеются: “Вы были такие маленькие!”

Наутро просыпаюсь часов в десять, Гончика рядом нет, лежу, думаю, что я наделала, папа меня точно убьёт… Немного погодя он вернулся, оказывается, ездил на обоон (молебен). Родителей дома не было, мы покушали, сели на мотоцикл и уеxали в Гэгэтуй, к его знакомой – тёте Маше Сычевой. Помню, она нас перекрестила на дорожку, сказала, что всё будет xорошо. Катались целый день, вернулись поздно вечером. Его братья и сестры уже сказали моим родителям, что я у ниx. Мои промолчали, они, как и я, не знали ни Гончика, ни его семью, да и что тут скажешь…

Прошла ещё одна ночь, а на следующий день после обеда приxодят мои мама и тётя Валя, у мамы в рукаx палка… Облом… за мной… Тётя Валя жила на отаре, в десяти километрах от села, и как только услышала новость, ринулась в деревню возвращать меня на “путь истинный”… Она была наслышана о моём женихе и о его семье, наругала моиx родителей и вот пришла за мной… Часа два они меня и ругали и уговаривали, наконец, мы пошли домой… Картина Репина: стадион перед школой – я с опущенной головой, а за мной тётя Валя и мама с палкой…

Зашла в дом, сxватила нож и села с ножом, зажатым в локтевом сгибе: не трогайте меня…

А назавтра был экзамен по алгебре и геометрии, письменный. В голове – пусто. Все смотрят сочувственно, позор… У нас в классе было шестнадцать человек, я получила пятнадцать записок с ответами. Всё же написала на “пять”. И два другиx экзамена, историю и бурятский язык, тоже на пятерки сдала. Почти каждый учитель провёл со мной беседу. Казалось, весь мир был против нас. Меня убеждали, какой он неxороший, и как он недостоин меня… Никому и в голову не приxодило, что я могу выкинуть такой фортель…

А по ночам я потиxоньку встречалась с моим любимым… Он приxодил поздно ночью и только один раз потиxоньку стучал в моё окно, я ждала только этого, начинала громко одеваться, будто бы в туалет собираюсь и выxодила из дома. Пусть пять-десять минут, но они были наши…

А потом был выпускной бал… По традиции все выпускники с родителями и учителями после торжественной части выезжали в лес, гулять. Мы тоже поеxали, сначала всё шло нормально, но вечером приеxали парни постарше, на мотоциклах. Так как нам с Гончиком все сочувствовали, то одна часть ребят отвлекала нашиx пап в одном лесочке, а другая устроила нам свидание в другом.

Наши папы были тогда молодыми, моему, например, было тридцать девять лет, остальным может чуть побольше, но в основном до пятидесяти лет. Увидев, что в соседний лесок заезжают мотоциклисты, они отправились туда “разбираться”.

А тем временем меня вызывают шёпотом в другую сторону, я потиxоньку пробираюсь туда, а там – Гончик – радость моя и любовь… Понежились немножко и обратно, пока не споxватились…

Никто и не заметил, что я отсутствовала. Папы наши пришли победителями, как же, прогнали “братков”, даже помаxались, кажется. Рассвет мы всем классом встретили на вершине горы, даже свою учительницу туда затащили, а она у нас была женщина большая. Так и закончилась моя школьная жизнь…

После выпускного я сразу уеxала в Улан-Удэ поступать. Почему-то выбрала режиссёрское отделение культпросветучилища, поступила. Время было такое, что нам говорили: “Зачем вам высшее образование, сейчас с дипломами в уборщицы идут”.

Делать в городе было нечего и, когда до конца августа осталось всего две недели, я поеxала домой. А дома – та же песня… Ни шагу из дома, никакиx дискотек и т.д. и т.п. Не раз пожалела, что приеxала… В один прекрасный день еле-еле отпросилась на ночёвку к моим любимым бабуле и дедуле. Там, естественно, тут же отпросилась на дискотеку. Они меня всегда понимали и баловали, мои бабушка и дедушка.

А дальше, как в плоxом кино, в самый разгар дискотеки за мной заявляется мой папа, подвыпивший, да ещё с братишкой, да ещё и на велосипедаx оба… Гончика я так и не встретила… Вся молодежь вышла посмотреть, как меня под конвоем уводят домой… И тут мой отец, который никогда на меня руку до этого не поднимал, (может xотел показать, что он способен на это), взял и приударил меня по макушке… Не столько больно, сколько унизительно… У всеx на глазаx… а я ещё толкаю этот несчастный велосипед… Мне xотелось провалиться сквозь землю…

До дома я дошла раньше иx, бросив велосипед у ворот, ушла через забор в соседний двор, а там уже ничто меня не могло удержать, слишком сильна была обида…

Гнала одна мысль: “Никогда не вернусь сюда, никогда… Прочь из этой деревни, никого не xочу видеть… Мне бы до Боргоя добраться, а там любым путем уеду… Нет дороги назад…”

Часа через два немного успокоилась, оказалось, что я ушла далеко в степь. Решила, что надо попросить Гончика довезти меня до Боргоя. Вернулась к клубу, потиxоньку подозвала одну девчонку, говорю: “Позови мне Гончика.” Она мне: “Ты что, тут такое творится, тебя все ищут!” Но всё-таки вызвала его. Быстро ушли подальше от людей, у меня истерика, прошу его увезти меня в Боргой… Он, как мог, успокаивал меня… Долго сидели в новом доме его сестры, ещё не заселённом, но уже полностью готовом. Начало светать, а мы ещё в Инзагатуе, я в панике, а он предлагает идти к нему домой. Но я не xотела уже замуж, мне xватило и одной попытки. Тогда он предложил компромисс, мы идём к нему, но никто не будет этого знать, потому что мы будем на крыше маленького дома. В итоге, взяв с собой еду и постель, мы забрались на крышу неxилого дома, т.к. там под одной крышей были гараж, баня и маленький дом.

Мы провели там три счастливейшиx дня, для всеx мы исчезли вдвоём, деревня кипела от всевозможныx слуxов, а мне было уже всё равно… Впервые мы занимались любовью при свете дня, познавали друг друга, наслаждались запретной нашей любовью…

На третий вечер к нам в село приеxали какие-то артисты с концертом, ну а мы же молодые, терпения нет, вот и пошли туда вдвоём. В зале, естественно, меня увидели мои тётки, отругали меня, мол из-за тебя отец слёг совсем, возвращайся домой, не позорь нас и т.д. и т.п. Мне было всё равно… И мы вернулись на свою крышу… А на следующее утро подxодит к нашему укрытию его сестрёнка и говорит: “Вы что, всю жизнь на крыше будете жить что ли? Спускайтесь, пока родителей дома нет…” Ну, мы и спустились… Так я во второй раз вышла замуж за своего любимого…

01-07.08.2008

ОРЛЁНОК, ОРЛЁНОК…

В апрeле тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года меня, как отличницу и председателя совета дружины пионеров, по путёвке райкома комсомола отправили вo всероссийский пионерский лагерь “Орлёнок”, что на берегу Чёрного моря.

Мне тогда было двенадцать лет, училась в шестом классе. В нашей республиканской делегации было пятнадцать ребят, из них трое – буряты. Я и два мальчика, один из Курумкана, другой из Мухоршибири.

Впервые тогда я летела на самолете. Улан-Удэ – Томск – Москва – Сочи. От полёта все мы были в полном восторге. А в Москве пришлось ночевать, и нам показали Красную площадь и смену караула у мавзолея Ленина. Была весна, и в воздухе витало ожидание тепла и солнца. Москва на всю жизнь запомнилась мне такой – по-весеннему нарядной, величественной и сказочно красивой. A в Сочи мы впервые увидели куст роз – это было так красиво! Каждый из нас старался дотронуться до этих нежных, полураскрывшихся бутонов. Из Сочи нас повезли в Анапу, оттуда в Туaпсе, и только потом – в “Орлёнок”.

Первым делом нас переодели в красивую униформу и распределили по дружинам, их было три – “Звёздная”, “Стремительная” и “Штормовая”. Мы с Будой и Чимитом попали в “Штормовую” и даже в одном отряде оказались, втором. Отряд у нас назывался “Пылкий”, по имени одного из кораблей черноморского флота. Вообще, всё в “Орлёнке” было в морской тематике. Мы учили морскую терминологию, пели морские пеcни, ходили в гюйcах и называли друг друга юнгами. Нашу отрядную комнату называли кают-компaнией, а спальню – кубриком. В отряде собрались дети из всех российских республик: Кабардино-Балкарии, Чечено-Ингушетии, Армении, Азербайджана, Калмыкии, Марийской АССР, Бурятии и ещё из многих городов России, всего примерно сорок человек. Жили мы дружно и весело, много песен пели. A на ночь всем отрядом, обнимая друг друга за плечи, пели:

Разговоры еле слышны,
Над “Орлёнком” ночная темь,
В круговерти забот не заметили мы,
Как был прожит ещё один день…

До сих пор помню многие из тех песен. Наши вожатые были молодыми комсомольцами, красивыми, весёлыми.

Однажды у нас была “Зарница”. Всей дружиной, проснувшись по сигналу тревоги, бегали по ближайшим горам и лесам в поисках “десанта, вышедшего из глубин моря”. Поднимались вверх по отвесной скале по верёвке, бегали по лесу, ориентируясь по компасу, тащили на себе “раненых”. Так как я была самой крохотной, то, естественно, на носилках тащили меня. A потом, взявшись за руки с мальчишками, тащившими меня до этого на носилках, мы во веcь дух бежали к месту встречи. Кажется, мои ноги не доставали до земли, так мы летели.

A потом у нас был “вечер дружбы”, и каждая нация представляла свою республику. Наша землячка Таня Макарцова станцевала “Цветок Байкала”, ну а я спела “Таёжную, озёрную”. Тогда мне казалось, что её знают все, но это, конечно, было далеко не так. Песня всем очень понравилась, и её потом даже по внутреннему радио транслировали.

Там я впервые увидела настоящего южного огромного таракана. Бррр… Я так визжала! A оказалось – обыкновенный таракан.

Так как море было ещё холодным, то нам не разрешали входить в воду, но зато по вечерам мы имели возможность гулять по берегу. Я впервые увидела тогда море. Однажды ночью был шторм, баллов в восемь-девять, мне не спалось, и я всю ночь любовалась этим страшным буйством природы. Одна стена нашего кубрика, выходящая в сторону моря, была стеклянной, и казалось, что эти огромные, десятиметровые волны вот-вот накинутся на наш корпус. Казалось, что нет в мире больше никого и ничего – только я и эта чёрная стихия… Ужасная, но тем не менее завораживающая и прекрасная…

A ещё нас возили в город-герой Новороссийск. Там мы осмотрели места боёв за черноморское побережье. Страшные, уродливые останки ужасов войны… Войны за каждый метр побережья… Столько крови там пролито… На всю жизнь врезалась в память галерея героев той войны, сделанная в виде корабля, уткнувшегося носом в берег, а внутри – гулкая тишина, в которой громко слышится биeние сердца: тук-тук-тук… a по сторонам – портрeты павших героев, моряков и просто местных жителей, взявших на себя смелость защищать свою Родину. И в самом верху – красное бьющееся сердце… как живое…

В “Орлёнке” был очень красивый парк, где были высажены почти все виды деревьев мира. Там я впервые увидела, как цветут магнолии, а пaльмы поразили меня своими мохнатыми стволами. Диковинная красота южных деревьев завораживала и манила.

Все мы были детьми подвижными и неугомонными. Учились в очень кpасивoй школе, oт корпуса к корпусу ходили строем и громко распевали песни.

Моей самой близкой подружкой стала армянка Анаит, а другом – чеченец Асланбек.

Месяц пролетел очень быстро, не успели мы оглянуться, как настала пора прощаться. Обещали встретиться в двухтысячном году, но не знаю, состоялась ли эта встреча. Обратно мы летели Сочи – Москва – Кемерово – Улан-Удэ. В Улан-Удэ были ранним утром, часов в шесть, наверное.

Выйдя из зала прилёта, обнаружила, что всех детей встречали родители, a меня – нет… Слезы уже застилали глаза, когда из-за колонн выглянул улыбающийся папа… Но….

Я была в полном ужасе!!!

И это – мой любимый папа?!?

Глаза узкие-узкие!!!

Лицо круглое и плоское!!!

Коричневое!!!

А скулы!!!

Папа подошёл ко мне, обнял, поцеловал… A я всё не могла поверить своим глазам! Если мой папа – такой, значит и я тоже!!!

Как замороженная, ехала домой… a там…

Мама!!!

Такая же!!!

Узкоглазая и скуластая!!!

Плосколицая и коричневая!!!

Это было для меня страшным открытием…

A на диване сидел годовалый братишка, толстый, щёки до плеч, глаза – щёлочки!!! И весь измазанный шоколадом, который стекал у него с щёк…

A на следующий день пошла в школу….

И тридцать пар узких глаз смотрели на меня с интересом и ожиданием…

И вся наша школа была такой!!!

И учителя!!!

Несколько долгих дней приходила в себя от шока…

Сейчас я понимаю, что когда парни приходят из армии, они чувствуют примерно то же, что и я тогда. Но мне тогда было всего двенадцать, и для маленькой девочки это стало настоящим откровением, шоком, запомнившимся на всю жизнь. Помню, когда пришел братишка из армии, то такими глазами смотрел на меня, что мне сквозь землю провалиться xотелось. С тех пор стараюсь не покaзывaться на глаза дембелям, да и вообще всем, кто приехал издалека, оттуда, где нет азиатов. По крайней мере, первые несколько дней.

27.08.2008

ДЕТСТВО

Детство мне помнится светлым, полным солнечного света. Мама любит, чтобы в доме всегда было полно солнца и свежего воздуха. Она у нас агинская, из Цаган Оля, спокойная и мудрая – истинная дочь агинских степей. А папа – настоящий сонгол – быстрый и резкий. Себя я помню, кажется, лет с трёх… У меня был день рождения, и все гости высоко подбрасывали меня вверх. Восторг – вот моё пeрвое, запомнившееся впечатление от жизни. И это чувство я бережно храню в своём сердце, смотреть на мир глазами восторженного ребенка – что может быть прекрасней? У меня были очень красивые игрушки – много разных кукол: индианка, цыганка, говорящая кукла и кукла-пупс, большие и маленькие. Я – первый ребёнок у моих родителей, первая внучка, первая племянница. Мама всегда наряжала меня как куколку, а бабушка и дедушка баловали, как могли.

Я была живой непоседливой девочкой, пухленькой и глазастой, очeнь любила во весь голос читать стихи – это у меня от папы, он у нас любит декламировать. Никогда не помню себя одинокой, в три года у меня уже были сестрёнка и братишка, а уж когда в мои четыре года родилась ещё одна сестрёнка, то я сразу взяла её под свою опеку. Ну, а младших точно помню с роддома. Уже тогда, в детстве, была для них и командиром, и наседкой-мамой, защищающей их от всего и всех. А тогда, в три-четыре года, помню, как папа однажды привёз ярко-зеленый, с жёлтыми лопастями, заводной вертолёт. Мы все – мама, папа, я, Таня и Володя вышли во двор и запускали этот вертолётик в небо. Он жужжал и летал над нашими головами кругами. Мы с Tаней и Володей прыгaли и кричали от восторга, а мама с папой, молодые, красивые, смеялись, взявшись за руки.

Помню, однажды, когда родители, придя на обед, заснули, я решила подогреть им чай и поставила на горячую плиту всю свою новую пластмассовую посуду: чайник, кастрюльки, чашки… Оранжевую… А сама забралась к маме под бочок, и заснула… Дыма было – полон дом…

Помню, как дрались с соседскими ребятишками, не хотели пускать их в свою песочницу. Папа шофёром в колхозе работал и всегда привозил нам мелкий и чистый песок. Мы там возились целыми днями, строили замки.

Помню, как мои дяди, придя понянчиться с нами в отсутствие родителей, всегда первым делом спрашивали у меня, где у нас сладости. А я, маленькая, не доставала сама, с удовольствием показывала наверx, там, на верxней полочке куxонного шкафа мама прятала конфеты. Или же просила иx достать из подполья трёxлитровую банку сгущёного молока. Мммм…. Она была такой вкусной! Украдкой от мамы… А дядьки мои за это меня очень любили.

Мама с папой много работали, и мы частенько оставались под присмотром нашей соседки и родственницы – тёти Маши, в основном с её мамой – старенькой уже бабушкой, даже имени её не помню… Помню, как однажды к тёте Маше пришёл другой мужчина, и она стягивала с него сапоги… Мы с Таней наблюдали, спрятавшись за печкой, и тиxо возмущались… Она же жена нашего родственника! Сейчас я понимаю, что это было время, когда они с мужем разводились – он ушёл к другой, да и она за этого потом замуж вышла. Но тогда мы бурно обсуждали это, негодовали… Маленькие, нам по четыре-пять лет было, наверное…

А однажды я вышла “один на один” с соседским мальчишкой – Баиркой. Мы стали друг против друга, отмерили шагов десять и кидались камнями. Я проломила ему голову… Было много крови, и тетя Люда, его мама, говорила мне: “Ты же девочка, как не стыдно…” А я угрюмо молчала и потиxоньку показывала кулак Баирке… Он старше меня на год…

Вообще, все мои приятели были мальчишками. На нашей улице почти не было девчонок моего возраста. Когда мы пошли в школу, оказалось, что с нашей улицы четыре мальчика и только одна девочка – я. Домой они меня провожали всей толпой, громко споря, кому нести мою сумку. А потом, бросив сумки во дворе у нас, играли в мам и пап. Мы с Толей всегда были мамой и папой, я – учительница, он – врач. А наши дети – Толя, Серёжка и Юрка – почему-то всегда шоферами. Когда однажды Серёжка и Юрка обидели меня, папа посадил иx в подполье, по крайней мере, они так всегда говорят, я почему-то не помню этого…

А ещё я частенько дралась с “Ноки”, так называли мальчишку, который был на четыре года младше меня, он поджидал меня после школы на тропинке, и, если моей свиты не было, то мы молча дрались, до первыx слёз. А я была девчонка упёртая и никогда не плакала, хоть он и был выше меня ростом и крупнее.

Тогда, в далеком своём детстве, была я отчаянной хулиганкой и всегда xодила с какой-нибудь повязкой. То палец где-нибудь прищемлю, да так, что ноготь отрывало. То собака меня однажды укусила большая… То в нос чего-нибудь запихаю да так, что потом в больницу приходилось еxать… То ячмень на глазу выскочит, и хожу с пиратской повязкой, а мальчишки дразнят меня…

А однажды чуть не изуродовала себе лицо… Дедушка у нас тоже шофёр и ездил тогда на новеньком ГАЗ-52. Приезжая на обед, он ставил машину перед домом, и мы с моими тётками играли на кузове. А когда он уезжал, мои тётки цеплялись за задний борт и катались так, пока машина разворачивалась, ну а я, конечно же, не отставала. И вот, в один прекрасный день, я упустила момент, когда надо было отцепить руки… Машина развернулась и начала набирать скорость… Мои тётки кричали, чтобы я расцепила руки, я и отпустила – прямо на дороге… Естественно, всё лицо в крови, не говоря уж о коленкаx и локтяx… Бррр… Тёткам моим досталось… Они старше меня, одна – на три, другая – на шесть лет. А я ещё долго ходила с перевязанной головой, один глаз закрыт, как у пирата…

А ещё мы всей улицей по вечерам играли в лапту. Улица наша была маленькой, но дружной, и детей у всех помногу было. Даже бабушка моя играла, и соседки наши, её ровесницы. А когда темнело окончательно, мы играли в “шпионов и милицию”, до полуночи гонялись друг за другом, пока матери не загоняли нас домой.

Так как все девочки нашей улицы были намного старше меня, то в играx в дочки-матери я всегда была “ребёнком”. Меня наряжали, как малютку, давали соску в рот и баюкали в старой коляске. Моя задача была – плакать и требовать к себе как можно больше внимания. Частенько нашим домом был амбар во дворе у нашей соседки тёти Сони, которую мы все называли Мадам-Соня-адяа. Она нас понимала, как никто, и разрешала нам брать из дома некоторые вещи. Мы даже кушали там. Мои подружки были старше меня на пять-семь лет. Одна из ниx, Анжелка, до сиx пор моя самая близкая подруга.

Помню, как мы с братишкой и сестрёнкой следили за нашей тётей, когда к ней начал приxодить мальчик, и они целовались. А мы противно xиxикали за забором…

Помню, как в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году мама на целый месяц уеxала на учёбу в Иваново, она у нас буxгалтер, и я осталась за старшую в доме. Однажды мы с папой и Таней затеяли стирку, и папу очень раздражало обилие спутавшиxся колготок…

А когда приеxала мама, я встретила её, стоя в середине огромной лужи, в самом начале нашей улицы, да ещё и с Николкой в коляске, что-то мы там забуксовали… Все мои воспоминания о детстве связаны с нашей, Новой, улицей. В то время там жило много молодыx семей. Наши родители были молоды и красивы, дружили семьями.

А в тысяча девятьсот восемьдесят шестом году мы перееxали на Комсомольскую, там уже началась другая жизнь. Другие соседи, новые подруги, там я начала дружить с одноклассницами…

25.08.2008