Бабушка и дедушка прожили вместе больше сорока пяти лет, точно не знаю, надо спросить у деда, когда они поженились. Зато знаю, что дед служил в армии с тысяча девятьсот пятьдесят второго по пятьдесят шестой годы, это разница между папой и дядей Сашей, четыре года, с учётом девяти месяцев, естественно. Дедушка рассказывал, как бабуля его ждала, какие письма писала. У всех остальных детей разница в два года, только самая младшая на три года отстала от сестры. Кстати, бабушка её в сорок два родила, молодец! Она у нас Мать-героиня, девятерых детей родила и воспитала.
Ну, а я родилась, когда бабушке было сорок пять, а деду – сорок три, мама рассказывала, что он тогда плакал:
– Такой молодой дедушка!
Сейчас понимаю, что, действительно, совсем молодой он тогда был, да и бабушка тоже.
Дед у нас молодец – никогда не курил, да и пил очень редко, всегда подтянут, аккуратен. Сыновей своих ругает, что те “в бабушкину породу пошли”, за то, что любят выпить. Хотя дядя Чагдар, бабушкин братишка, говорит, что это дедушкин отец Лодой таким был.
– Витька – копия деда своего, такой же шебутной старик был. Мы, когда маленькие были, частенько у сестры ночевали, а дядя Лодой, если выпил, одеяла с нас стаскивал, кровать перевернуть мог. Но бабушка была очень аккуратной, серьёзной, и дед твой в неё пошёл, – рассказывал.
Дедушка наш – мужчина красивый, статный, а потому всегда был любимцем женщин всей округи. Однажды бабушка закрыла его в бане, выкинула его одежду на улицу и отхлестала кнутом, и вроде бы с тех пор он стал примерным семьянином. Я его прекрасно понимаю, ведь после войны в деревнях было мало мужчин, а он – такой красавец! Да и все мы, Цыреновские, такие – любвеобильные. Ура дедуле! Очень люблю его!
Помню, как он сажал нас на колени и напевал: “У-дюг-дюг-дюг-дюг-дюг-дюг!” Hy, а если выпил, то уже и взрослых нас так баюкал. Как же я по нему соскучилась…
Николка, братишка мой, в детстве был его любимцем, ведь в его честь назвали. Он его баловал, дразнил:
– Николка – паровоз, мамка – молоковоз!
Помню, как он нянчился с Настюшкой, сестрёнкой двоюродной. Eй тогда было совсем мало месяцев, тетя Света серьёзно болела и долго лежала в больнице. Однажды я пришла к ним домой и увидела, как он аккуратненько приподняв Настюшу за одну ножку, менял пеленки. Я даже дыхание затаила, чтоб он не уронил её, неожиданно увидев меня. Потом сказала ему, что так нельзя, а он мне:
– Я девятерых вырастил, и ничего!
Ему сейчас семьдесят восемь лет, но выглядит он гораздо моложе: практически нет седых волос, осанка прямая и зубы все здоровые. Есть одна фикса во рту, металлическая, я его как-то спрашивала зачем, ответил, что модно тогда было, в пятидесятые.
Кстати, после смерти бабушки, когда тётя Света дала ему штаны с заплаткой, он кинул ей их обратно, сказав, что в жизни не ходил с заплатками и не будет. Деревенские женщины до сих пор в восторге от него, он был единственный шофёр, который ходил всегда в идеально выглаженной рубашке и брюках в стрелочку. Это, конечно же, заслуга его матери и жены, нашей бабушки.
А ещё он не ест слишком горячую пищу и не пьёт слишком горячий чай, всё в тёплом виде. И совсем не ест зелень: ни лук, ни чеснок, ни салаты всякие, только мясо и домашнюю лапшу, и даже картошку из супа детям отдаёт. Однажды на каком-то празднике я специально придвинула ему овощной салат, он отодвинул: “Я силос не ем!”
Дедушка – единственный сын в своей семье, к тому же самый младший. У него было три сестры: Дарима, Цырма и Надя. Они раньше жили в Гэгэтуе, потом старшая сестра Дарима вышла замуж в Тасархой и забрала к себе Цырму, а затем и всей семьёй переехали. Так как Гэгэтуй был колхозом на самообеспечении, а Боргой, как совхоз, имел поддержку государства, и потому люди там жили немного лучше. Бабушка Цырма рассказывала, что перевозил их родственник из Закаменска, он был начальником каким-то, потому и знал, что в совхозе люди живут лучше.
– Весь наш скарб уместился на одной тележке, а мы за ним пешком шли, Коля был маленький, уставал, плакал, – рассказывала она.
Бабушка Цырма живёт сейчас в Белоозёрске, у неё пятеро детей, десять внуков и уже почти десяток правнуков. Муж её, дядя Дамба, был учителем.
Дарима была самой старшей, её муж ушёл на войну в тысяча девятьсот сорок первом году, когда она была беременна. Тот ребёнок не выжил, а муж погиб на войне. После войны она родила нашу тётю Валю, Ишееву. Я точно не знаю, но, кажется, бабушка Дарима умерла ещё до того, как дочь школу закончила. Тётя Валя выросла в доме наших бабушки и дедушки, они же и замуж её выдавали.
Надя была замужем в Нюгуе, родила дочь Люсю и развелась с мужем, вернулась к родителям в Тасархой и там вышла замуж за дядю Ниму. Он тоже был разведён к тому времени, у него есть сын, который сейчас живет в Белоозёрске. Их общему сыну Валере (или как мы его называем дяде Валере-младшему) было всего шесть лет, когда его мама Надя умерла от инсульта. Она была искусной рукодельницей, очень хорошо шила, говорили. Меня назвали Надей в её честь.
Бабушкина семья из Нижнего Бургалтая, даже и не знаю, когда и как они переехали в Тасархой, но с дедом они познакомились именно там. Бабушка – единственная дочь в своей семье, причём старшая, её братья – дядя Володя, дядя Чагдар и дядя Петя. Прабабушку Жигмыд и прадеда Гэлэг-Ёндон я немного помню. Они жили по улице Мурхонова. Мы их называли Ава и Эжы. Ава был худой высокий старик, а Эжы – маленькая, весёлая. Ава умер раньше, а Эжы перед смертью жила у бабушки с дедушкой. Помню, как дядя Андрюша привёз из поездки в Кривой Рог рюмку с двойным стеклом, а между стеклами была жидкость розового цвета, как вино. Он преподнёс Эжы эту рюмку, как будто подарок, она обрадовалась, думала, что с вином, сказала длинный тост и очень удивилась, что ничего не льётся в рот. Мы были маленькими, не понимали, смеялись над ней, а она нас ругала. Потом, перед смертью, у неё немного помутился рассудок, и она говорила: “Ирина, иди, сходи за меня в туалет!” A мы, дураки, опять смеялись. Папа наш очень любил её, а когда она умерла, он находился в больнице в Петропавловке, с Галинкой, кажется, в суматохе ему забыли сообщить и он до сих пор в обиде, что его любимую Эжы похоронили без него…
Дядя Володя и тётя Люба долго не имели детей, и потому усыновили Батора, а через шесть лет у них родилась Баярма и ещё через два – Баир. Тётя Люба в молодости работала шофером, и дядя Володя однажды из ревности сжёг её “права”, после этого они стали чабанами и очень много лет проработали так. Помню, у неё были очень длинные красивые волосы. Однажды, в детстве, я была у них на отаре, когда дядя Володя был пьян, и мы с тётей Любой, Баиркой и Баярмой ночевали в большой бочке для воды от водовоза. Постелили куртки и так спали, хорошо, что лето было… Потом, уже повзрослев, я любила ходить к ним в гости, разговаривать с дядей Володей. Он был мне как дедушка.
Дядя Чагдар у нас молодец, совсем перестал пить, хотя в молодости тоже был любителем. У него с тётей Цырен-Дулмой семеро детей, вот только самый старший, Слава, года два назад умер, уснул и не проснулся, сказали… Дядя Чагдар всю жизнь проработал механизатором в колхозе, сейчас у него шестеро внуков.
Дядя Петя до армии был совсем другим человеком, говорили все. Видимо избили его там сильно. Я помню его спокойным, безобидным человеком. Хотя… Однажды он женился, я даже свадьбу их помню, но потом они разошлись, а дочка его жены, моя подруга, потом рассказывала, что он гонял мать, угрожал… Жалко, что детей у него не было, так и умер…
Так странно называть их по-русски бабушками и дедушками, дядями и тетями. На родном языке они для меня: Эмгэй – бабушка и Yвг??(увгоо)- дедушка, дяди и тети со стороны деда – Авгай и Адяа, дяди и тети со стороны бабушки – Нагаса-авгай и Нагаса-ахай.
В Инзагатуй сначала переехали сестра деда Надя с мужем, так как его старшая сестра была там замужем. Потом переехали наши бабушка с дедушкой: испугались за маленького Витю, моего отца, который чуть не утонул в реке Джиде, а спасли его дядя Володя и дядя Петя. Вот и решили уехать подальше от воды, безопаснее. Так мы и стали инзагатуйцами.
Бабушка всегда была мне близкой подружкой. Она всю жизнь проработала уборщицей, сначала в школе (папа всегда говорит, что все школьные годы мыл там полы), а потом в больнице санитаркой. В детстве я ходила с ней на больничные “Ёлки”, громко читала стихи, и мне всегда аплодировали.
Она у нас была молодой бабушкой, мама говорит, что когда мы ей надоедали, она ругалась:
– Я вам не родня!
А братишка Володя в детстве называл её Эмгэй-Бэ. Не знаю, почему. Ходил за ней по пятам и ныл:
-Эмгэй-Бэ, Эмгэй-Бэ!
Она была любительницей походов за ягодами и грибами и прекрасно знала все близлежащие леса. Обычно мы ездили в лес всей улицей, дедушка увозил нас на машине утром и вечером, после работы, забирал. Мы, дети, особенно любили привалы, когда всей компанией обедали, расположившись на какой-нибудь солнечной полянке. И, наверное, именно благодаря бабушке я так люблю лес.
Учась в одиннадцатом классе, я жила с моими любимыми бабушкой и дедушкой всю весну. Вечерами приходили их соседки тётя Аня Банина и тётя Лида Кожевникова, и мы играли в лото. Бабки спорили, обижались друг на друга из-за игры, а дедушка подтрунивал над ними, смеялся. Тётю Аню и бабушку он называл: Пат и Паташонок. Видимо, кино такое было когда-то. Бабушка была совсем маленькой рядом с тётей Аней.
Тётя Аня и тётя Лида младше деда по возрасту, и тогда их ещё не приглашали на колхозные праздники для ветеранов, они возмущались, а дедушка смеялся над ними: “Щенки, не доросли ещё!”
Бабуля иногда тоже выкидывала фортеля: однажды я пришла из школы, а она такая деловая, немного подвыпившая, пыталась прикурить сигаретку, причём с фильтра. Я у неё отобрала сигарету и позвала деда, мы с ним потом долго над ней потешались. Даже не знала, с какого конца курят, а туда же. На мой вопрос зачем, задорно ответила:
– Модно же, все женщины курят теперь!
Смешная моя, добрая, забавная…
До сих пор не могу простить себе, что оставила её одну, когда нам сказали страшный диагноз её, последний… Родители приехали с ней в город, потому что она начала кашлять с кровью, раньше она и сама внимания не обращала на кашель, думала хронический бронхит. Я тогда училась в училище, параллельно работала на рынке. Не знаю, почему и кто направил их в онкологию, но я была с ними. После того, как сделали рентген, нас позвали в кабинет врача, так как я всегда первая захожу с вопросами к врачам, да и не только, то зашла в кабинет первой, а врач попросила меня позвать родителей, зашли мама с папой. Нам сказали:
– У вашей бабушки рак легких, как вы ещё довезли её? У неё же практически нет легких, она в любой момент может умереть. Мы даже не уверены, что вы довезёте её до дома живой.
Мы стояли и боялись посмотреть друг на друга… Я еле сдерживала слёзы…
Вышли в коридор, а там бабушка… сидит на скамеечке и такими глазами на нас смотрит…
– У меня рак, да? – спросила у меня.
А я ей:
– Ну что ты придумываешь, какой такой рак, обыкновенный бронхит у тебя, нас ещё наругали, что зря тебя привезли сюда!
А сама в глаза ей посмотреть боюсь, но она поняла по моему лицу, наверное… До сих пор не могу себе простить…
Оттуда мы ещё поехали в Звёздный, рассказали дяде Саше. Он решил ехать домой с нами. Это была ужасная неделя, все дети съехались, пригласили домой ламу, почитать молитвы, а бабушка, уже всё поняв, спрашивала потихоньку:
– Почему они все приехали, они знают, что я умираю?
Я отвечала ей:
– Ну вот, не угодишь тебе, мы же сами их позвали, что надо дома молитвы почитать, а раз с работы отпросились, то пусть побудут немного.
Я уехала первой, мне надо было на учебу. Бабушке уже начали колоть наркотики, потому что у неё начались сильные боли… Я обняла её и наказала, чтоб к моему приезду была уже на ногах. “Я постараюсь”,- пообещала мне она… Через несколько дней мне сообщили, что она умерла…
Однажды на Сагаалган мы с дедом напились вдвоём, сидели, вспоминали, как мы жили втроём, и плакали, плакали… Прошло уже двенадцать лет, а у меня всё ещё слёзы наворачиваются, как вспомню о ней.
05.02.2011